Музыка и Власть

Алексей Курбатов

8А класс Гимназии №248

Вкусившие Мед Поэзии

(Скальды и скальдическая поэзия)

Кто же такие скальды? Эти северные воинственные поэты.

Как и зачем они сочиняли свои «скальдические» стихи? Да и есть ли смысл в этих странных стихах, что они пытались показать своим соотечественникам?

Попробуем во всём этом разобраться.

Скальды - скандинавские поэты средневековья, сочинявшие ни на что другое не похожие, соответственно «скальдические» стихи.

Скальды из века в век разными определениями (кеннингами) описывали один и тот же круг героических понятий: Мужчина (Ясень битвы), Женщина (Фрейя ожерелий), Битва (Распря Костров Кольчуги), Оружие (Улль Перекладины Лука, Ведьма брани), Корабль (Конь моря), Золото (Клад Лосося Долины).

Искусство скальда состояло в варьировании формы для определения все тех же вечных для викинга (или просто скандинава) понятий и ценностей.

Древнескандинавский поэт в сагах и "прядях" и внешним обликом и характером бывает противопоставлен "положительному" герою саги.

Положительный герой саги - рослый, красивый, светловолосый, благородный и уравновешенный. Это воин и торговец, ко всему прочему и хозяйственный мужчина.

Скальды же в описаниях (и жизнеописаниях) язвительны, своенравны, непредсказуемы, вспыльчивы и мстительны.

Эти "отрицательные" черты скальда - отблеск его поэтического гения, подаренного богом Одином, тоже обладавшим скальдическим даром.

Странным образом, известные скальды оказывались не только не красавцами, но прямо скажем, людьми уродливыми.

А иногда, вдобавок, верзилами и силачами.

Таким был малоизвестный, скальд и кузнец Хрейдар, раскрытию чьих талантов помогла встреча с "удачливым" конунгом Магнусом.

 Самым известным скальдом Древнескандинавского мира был исландец Эгиль Скаллагримсон.

 В его роду почему-то именно безобразные люди с повадками берсерков (воинов, одержимых боевым безумием) становились поэтами.

О нём много рассказывается в «Саге об Эгиле», одной из лучших ирландских «родовых саг».

Эгиль, как его образ встаёт из саги, был не только вдохновенном поэтом, но также воинственном викингом, беспощадным к врагам и жадным на добычу.

Но скальд должен был быть ученым человеком, и, прежде всего, хорошо знать скандинавскую мифологию.

Скальдами скандинавы рождались, если иметь в виду неустойчивый темперамент - смесь меланхолика с холериком.

И уже в детстве, как у Эгиля Скаллагримсона, у них могли прорезаться скальдические способности.

Несдержанность в речах и поступках часто делает скальда маргиналом своего общества.

Они постоянно сочиняют висы и стишки—ниды, чаще всего язвительные.

А в коротких рассказах - прядях - скальды обычно выступают как комические герои

Это наглые задиры, высмеивающие собратьев по профессии перед лицом своих патронов - конунгов.

Иногда скальды даже играли роль шута, как Халли Челнок у конунга Харальда Сурового.

Происхождение скальдического дара—"меда поэзии" известно нам по рассказу исландского писателя Снорри Стурлуссона и метафорам скальдов.

Скальды высоко ценили свое мастерство и обычно связывали свой дар непосредственно с Одином. Поэтическое искусство скальда—это результат его мистического контакта, взаимоотношений с Одином. Это дар, полученный от самого бога.

Одним из испытанных способов получить его было сидение под повешенными.

Висельники посвящались Одину, потому что сам Один в свое время повесил себя на Мировом Ясене Иггдрасиль, чтобы познать мудрость мира и повешенные приносились в жертву Одину.

Однако, имело большое значение и то, были ли в роду человека известные скальды. Дар часто передавался по наследству.

Талант мог проявиться по прямому и последовательному кровному родству.

Но главными все равно оставались непосредственные заслуги самого скальда.

Поэтическое мастерство предполагало исключительность., поэтому в представлении скальдов о самих себе не было и тени лицемерной скромности.

Скальды не любили рассказывать про своих "человеческих" учителей, а говорили о своих стихах как о "находке Одина", давшего им вдохновение.

В сагах упоминается именно чудесное становление обычных людей скальдами. Проявиться скрытому таланту скальда могла помочь встреча с удачливым человеком, особенно удачливым правителем.

Скальдическое искусство в мифологическом сознании было сродни Меду Поэзии, который достаточно выпить, чтобы стать поэтом.

В обыденном сознании люди, конечно, могли понимать, что необходимо не только иметь желание и вдохновение, но и учиться этому как ремеслу, но не сочиняли стихов об этом, а позже и не записывали.

Как известно, в кельтской традиции, поэты и певцы—барды получали конкретное образование и даже принадлежали особому сословию со своей внутренней иерархией. От статуса поэта зависел и круг его обязанностей, и наличие учеников.

Но в скандинавской традиции ничего подобного не было. Поэтическое мастерство было частным делом человека, и, само по себе, не приобретало общественной значимости. Поскольку у скальдических стихов существовали довольно сложные законы и приемы, то было бы очевидным считать, что кто-то где-то этому учил. И эту науку требовалось постигать сравнительно долго. Однако, об этом ничего нам неизвестно.

В сагах рассказывается о чудесных случаях обнаружения в себе скальдического дара, или же просто упоминается о нем как об одном из умений человека.

Скальдическое искусство (как и колдовство) часто воспринималось как мастерство, сродни ремесленному. Материал поэзии превращался в стихи посредством специальных приемов.

Проводят даже некую аналогию: обязательным элементом зооморфного орнамента (звериного стиля) тех времен была т. н. "плетенка". Вот эти переплетающиеся узоры напоминают и узоры хитросплетений скальдических стихов. (В эддической "Песни о Хюмире" есть эти черты скальдического стиля).

Для того чтобы воспринимать скальдические стихи, от слушателей также требовалась некоторая подготовка.

С принятием христианства люди забывали и языческую мифологию, на нюансах смысла которой могли строиться скальдические стихи и образы.

Стихи следовало не только понять, а иной раз и запомнить. В "Пряди о Халли Челноке" рассказывается о том, как этот скальд, явившись к английскому конунгу Харальду Годвинсону (последнему датскому конунгу в Англии) спел ему хвалебную песнь, в которой не было никакого смысла, и которую никто не понял, но тем ни менее сочли хорошей (как в сказке про Голого Короля). Не поняв смысла песни, но, будучи обязанным, заплатить за нее, конунг велел посыпать голову скальда монетками и дать ему столько серебра, сколько останется у него в волосах. Но скальд выбежал к пристани, обсмолил себе волосы и вернулся - естественно, все монетки прилипли к волосам.

Ни запомнить, ни повторить эту песню никто не смог, однако исландский скальд чрезвычайно радовался такой своей выдумке, потому что и конунга чужеземного надул, и серебро получил.

Когда его собственный конунг Харальд Суровый спросил, сочинял ли тот стихи для других скальдов, Халли Челнок радостно поведал, что обдурил английского конунга.

А плохо сочиненные неудачные стихи не только не могли прибавить конунгу славы и удачи, но и лишить его значительной ее части.

Скальдические стихи не были предназначены для повествований. В них больше описывается состояние, нежели действие.

Как раз более повествовательной становится поэзия после христианизации, возможно в результате влияния рассказов о континентальных святых и каких-то других причин.

Умение скальда рождало в слушателях восхищение и гордость его ученостью и профессионализмом.

Скальд должен был уметь, как импровизировать, так и хорошо декламировать свои стихи.

Вдобавок ко всему, надо было помнить множество стихов своих предшественников - так сохранялась историческая память и свидетельство о славе предков.

Скальдические песни были сугубо авторскими, и заимствование тех или иных строк, а также явное их переделывание осуждалось.

Так Эйвинд сын Финна получил свое прозвище Погубитель Скальдов, потому что многое заимствовал из чужих стихов.

А скальд Харальда Прекрасноволосого Аудун прямо взял стев (припев) из песни своего родственника, за что был назван Дурным Скальдом и впал в немилость.

Скальдические стихи сочинялись и воспринимались нелинейно, вне пространственно-хронологической последовательности.

Скальдическая строфа схватывает отдельные картины ситуации и образов. Слова расположены в порядке, подчиненном звуковым построениям и повторам.

Трудно предположить, что подобная речь давалась скальдам легче легкого, без предварительного обдумывания. Все же, о таких случаях рассказывается, впрочем, как о чем-то необыкновенном.

Легче всего скальдам давались отдельные висы на происходящие события.

Самые ранние из дошедших до нас стихов относят к IX веку, то есть до введения латинской письменности в Скандинавии.

Потому вполне вероятно предположить, что первоначально скальдические стихи могли записываться "буквенными" рунами. Тогда безусловно важно было количество знаков в строке и повторяемость тех или иных звуков. А стих являлся заклинанием.

В древнеисландском был термин "крафта-скальд". Он означал поэта и колдуна. Экспромтом они произносили и составляли заклятья, способные причинить вред другому человеку, или же оградить их самих от вреда.

Впрочем, скальды в любом случае были неприятными противниками.

Хулительные стихи (ниды), сочиняемые любыми скальдами, были способны причинять вред и неприятности тем, против кого они были сочинены.

Любовные стихи привлекали любовь и благосклонность объекта стихов.

Также, произнося стихи, некоторые скальды, как рассказывали, могли производить всяческие чудеса: туман застилал глаза их врагам, они погружались в сон, предметы летали по дому и т.п.

Иной раз скальды были способны и заранее припугнуть своих недоброжелателей, сказав "предупредительную" вису.

Много историй такого рода связано со скальдом Гуннлаугом Змеиным Языком (героем одноименной саги).

Гуннлауг, сын Иллуги Черного из Гильсбакки обладал вздорным характером и скальдическим даром. Это приводило к тому, что сыпал проклятьями и предупреждениями, имеющими, для него и людей того времени, силу заклятий, почти на каждом шагу.

Однажды Гуннлауг справедливо ударил слугу богатого бонда, хозяина дома, у которого остановился на ночлег, за то, что тот заездил его лошадь. Но слуга упал без памяти и за такой ущерб хозяин потребовал выкуп - виру.

Гуннлауг предложил марку серебра. Хозяину этого показалось мало.

Тогда Гуннлауг сказал такую вису:

Бонду предложил я

Марку полновесную.

Согласись, не споря,

Серебро возьми ты.

А не то упустишь

Из мошны сокровище,

Расточитель золота,

После пожалеешь!

Безусловно, это была угроза.

Гуннлауг предрекал существенный убыток хозяину, если тот не согласится на его условия. Предрекание, пророчество, заклятье было сказано. И чтобы его снять, хозяин должен был либо ответить Гуннлаугу в том же стиле, либо согласиться на предложенное.

В результате, они сошлись на том, что предложил Гуннлауг.

Совсем другая история произошла с человеком куда более знатным и обладающим большей властью, чем обычный бонд.

Норвежский ярл Эйрик, заметив сварливость восемнадцатилетнего Гуннлауга, заметил, что тот не проживет остальных восемнадцати лет.

Это тоже звучало как плохое пророчество.

Потому Гуннлауг быстро сказал:

"Лучше, чем желать мне зла,

желай себе добра".

И добавил, что ярлу следовало бы желать себе не умереть такой же смертью, как и его отец.

Это было и оскорблением, и грубостью, и угрозой. Угрозой, не явной, естественной, непосредственной - от самого Гуннлауга, а неким призыванием сил судьбы.

Удивительно, что ярл не убил за такое Гуннлауга, но за того вступился его попутчик. После этого, Гуннлауг стал разумнее, говорил с конунгами учтиво и сочинял им хвалебные песни.

Заносчивость он оставил уже для других людей.

Скальды, как всякие люди мастерства, любили посоревноваться друг с другом.

Иногда эти состязания были настолько серьезны, особенно если охватывали другие, важные сферы их жизни (как любовь к одной и той же женщине или милость конунга), что словесный поединок продолжался и после смерти.

По крайней мере, так рассказывается в "Саге о Гуннлауге Змеином Языке".

После того, как Гуннлауг и Храфн убили друг друга на поединке из-за жены Храфна и возлюбленной Гуннлауга, то они явились во сне каждый своему отцу и сказали по висе о том, как произошел поединок.

Гуннлауг сказал такую вису:

Гуннлауг пал в поединке,

Он храбро сражался с Храфном,

Ранив недруга в ногу

Рыбой ратной рубашки.

Жадный до теплой крови,

Ринулся ворон к трупам,

Мне ж вороненую сталь

В голову Храфн направил.

(виса в переводе О. Смирницкой)

Храфн же сказал своему отцу Энунду такую вису:

Я меч обагрил. Но раньше

Рёгнир меча меня ранил.

Звери щитов за морем

Звонко в щиты вонзались.

Гуси крови слетались

Крови с голов напиться.

Перьями ястреб ран

Озеро ран разбрызгивал.

(виса в переводе О. Смирницкой)

 В поэме скальда Торбёрна Хорнклови "Песнь о Харальде" (X век) ворон рассказывает валькирии о дружине Харальда Прекрасноволосого и о четырех категориях конунговых людей: воинах, берсерках, скальдах и "игрецах" - шутах или музыкантах.

Конечно, не все правители могли позволить себе содержать столько выдающихся и тщеславных людей.

Однако? отдельные скальды пользовались особым расположением конунгов. Они не были так называемыми "придворными поэтами" в обычном смысле этого слова.

Считалось, что скальды являются дружинниками конунга.

А положение дружинников, способ вступления в дружину и внутренний ее распорядок регулировались особыми законами.

Однако наличие скальда было необходимо как конунгу, так и дружине. Скальд добавлял славы удачливому конунгу, а тот делился ею с дружиной.

Перед сражением скальд мог вдохновлять своих слушателей.

Так древнюю песнь Бёдвара Бьярки, которую сказал Тормод Скальд Чернобровой перед последней битвой конунга Олава Святого при Стикластадире, назвали "Призыв к Бою".

Это была песнь, соответственно призывающая к последнему бою.

После Тормода и другие скальды стали произносить стихи о том, что войско без страха должно сплотиться вокруг своего вождя.

И тогда воины стали заучивать эти стихи. Так скальды поднимали дух войска даже перед битвой, о которой могло быть известно, что она для большинства будет последней.

Тот же конунг Олав Святой, хоть и был христианином, велел своим скальдам быть рядом с ним в битве, чтобы потом они смогли рассказать о ней и сложить песни.

При этом Олав и скальды были окружены отборными людьми со щитами, прикрывавшими их.

Но не этим скальдом довелось сочинить песнь о последней битве Олава.

Ее - "Поминальную драпу об Олаве Святом" - сочинил как раз тот скальд, что незадолго до этого уехал в паломничество в Рим - Сигват Тордарсон.

Приходилось скальдам совершать и дипломатические миссии.

Ничего удивительного, они были людьми учеными и умели хорошо говорить. "Сага о скальдах конунга Харальда Прекрасноволосого" рассказывает распространенный анекдот о том, как три скальда Эльвир Хнува, Торбьёрн Хорнклови и Аудун Дурной Скальд пировали с конунгом у его родственницы, причем вдовы.

Все три скальда пообещали и подарили ей по золотому запястью в обмен на ночь вместе с ней.

Вдова согласилась, но не только не пришла, но и позапирала их в разных холодных помещениях. А естественно, шли они к ней в одних рубахах, уже раздевшись, и потому за ночь сильно замерзли.

Наутро конунг не нашел своих скальдов и стал их искать.

Смышленая родственница все ему рассказала, он осерчал и послал их на дипломатическую службу - договариваться о мире со злейшим врагом Эйриком Кровавая Секира.

Песни, которые, не сговариваясь, сочинили скальды той ночью, при этом, не зная, что рядом сидят свои же, до сих пор учеными не расшифрованы.

Впрочем, скальды справились с полученным заданием. Вполне возможно, что скальды того времени частенько становились героями подобных анекдотов.

Ко всему прочему конунги и ярлы любили испытывать своих скальдов и тешиться их умением слагать стихи по любому мыслимому поводу.

Это было особое развлечение - "развлечение поэзией".

В христианские времена некоторые конунги больше любили скальдов как таковых, другие - и слушать их не желали. И терпели лишь для порядка.

Со временем (возможно, это связано с христианизацией и "забыванием" традиционной языческой культуры) шуты и музыканты стали играть большую роль, нежели скальды.

Скальд Эйнар Скуласон в середине XII века жаловался, что не получил вознаграждения за сложенную хвалебную песнь в честь датского конунга Свена (1146-1157).

Конунг больше оценил "скрипки и дудки" странствующих музыкантов.

Литература: Статья написана с использованием работы Е.А. Гуревич, И.Г. Матюшиной "Поэзия скальдов", а также трудов С.В. Петрова, М.И. Стеблина-Каменского.  

Скальды воспевают подвиги Хельги Иллюстрация из книги "Под звон мечей" 1907 г.

Оглавление