|
Драмы и трагедии истории |
|
Александра Данилова Венчание в Горенках Жизнь и любовь Натальи Шереметьевой |
Слава, красота, богатство, ум, талант… Нам часто кажется, что именно они дают право надолго остаться в человеческой памяти. А память упрямо делает свой выбор: проходят десятки, сотни лет, камни истираются в пыль, забываются громкие имена и шумные события, но неизменным остается самое ценное, то, что во все времена способно поддерживать жизнь, давать ей силы – сердце, умеющее любить, жертвовать, хранить верность в любых испытаниях… Знаменитый фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, давнишний вдовец, разменяв седьмой десяток лет, решил окончить их в монастыре. Неожиданное событие перевернуло всю его жизнь. Поехал он к царю Петру I сказать последнее “прости” перед пострижением в монахи, а вышел от него женихом – недавно похоронившая мужа, красавица в самом соку Анна Нарышкина, случившаяся тут, была мгновенно сосватана расторопным самодержцем. Воскресшему для семейных радостей молодожену супруга подарила дочь Наталью, родившуюся зимой 1714 года. Маленькая любимица родителей, пригожая, смышленая девочка недолго, однако, купалась в довольстве отчего дома. Ей не было 5 лет, когда умер отец, а в четырнадцать осталась круглой сиротой. Один из старших братьев от предыдущего брака отца, завладевший отцовскими богатствами, и теперь, после смерти отца, не прощал Наталье особую любовь родителей и, конечно же, не стремился сгладить ее одиночество. Девушка-подросток осталась предоставленной сама себе, без малейшего представления о реальной жизни. Однако природный здравый смысл охранял ее от разных неприятностей. Поэтому общительная, “склонная к веселию”, как она сама признавалась, Наталья Шереметева приучает себя к замкнутости, мало того, ограничивает себя во всем: житейских удобствах, дорогой одежде, даже еде. Она словно предчувствует свою судьбу и знает, что главное, чем ей надо запастись, - это терпением и волей. Легко себе представить, сколько женихов желали нарушить ее затворничество. Однако “пришло на меня высокодумие” – так наша героиня объясняла свою неприступность. И вдруг крепость пала, сдалась без осады на милость первой любви с полу взгляда, с полуслова. А Наталье – шестнадцать. Поначалу подобное трудно было предположить. Надо думать, московские маменьки и девицы просто ахнули, узнав, кто избранник Натальи Шереметевой. Устраиваются же некоторые! Конечно, он был мечтой многих – Иван Долгоруков. Первый друг юного царя Петра II, влиятельнейшее – в свои-то двадцать два года – лицо в государстве, сумевший “свалить” всесильного Меншикова. И ловок – обручил свою сестру Екатерину с малолеткой-царем, внуком Петра Великого. Не сегодня-завтра Долгоруковы – ближайшая царева родня. А что же жених? Дворцовые интриги далеко идущие в связи с этим планы вовсе не мешали Ивану Долгорукову предаться пылкому чувству к юной Шереметевой. Она была ясна, как день, и, приученный быть всегда на строже в опасной роли царского любимца, Иван воскресал, таял от ее простоты и ласковости… В самом конце 1729 года во дворце Шереметевых состоялось обручение дочери фельдмаршала и будущего царева родственника. Едва померк короткий декабрьский день, как особняк Шереметевых озарился иллюминацией. Длинный шлейф карет вытянулся по Воздвиженке. Сам государь Петр II явился с “невестой-государыней” Екатериной Долгоруковой, со всем своим пышным двором и с дорогими подарками. Иностранные послы, чувствуя в Долгорукове важную и влиятельную фигуру, тоже старались не ударить в грязь лицом. Жених надел на палей невесты обручальный перстень. На закате своей жизни Наталья Борисовна Долгорукова – монахиня Нектария – назовет точное число счастливо прожитых дней: “…За двадцать шесть дней… сорок лет по сей день стражду: за каждый день по два года придет без малого…”. Все оборвалось разом и навсегда. На Крещение две обрученные пары: Петр II и Екатерина Долгорукова, Иван и Наталья наблюдали веселое гулянье на берегу Москвы-реки. Шутили, смеялись, обсуждали приготовления к скорым свадьбам. А через несколько дней Иван Долгоруков шел мимо дома своей нареченной за гробом внезапно скончавшегося императора-покровителя. Новая императрица Анна Иоанновна выразила Долгоруковым немилость. Они обвинялись в корыстолюбивом влиянии на покойного государя, в стремлении посадить на трон с помощью подложного завещания “невесту-государыню”. Сопровождать Наталью на венчание в Горенки родственники отказались, боялись гнева императрицы. Еле-еле уломала она двух старушек-приживалок, которым терять было нечего. “Войдите в рассуждение,…честна ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему? Я такому бессовестному совету согласиться не могла; а так положила свое намерение, когда, отдав сердце одному жить или умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви. Я не имела такой привычки, чтоб сегодня любить одного, а завтра другого; в нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна…” Кучер поеживался на апрельской сырости. “В Горенки! Да погоняй же!…” На нашу невесту Горенки произвели впечатление: “…место очень веселое и устроенное: палаты каменные, пруды великие, ранжереи… тут нас в церкви венчали…” На третий день после свадьбы пришло повеление императрицы Анны Иоанновны: всем Долгоруковым отправляться в ссылку. Им было велено отправляться в Березово. Это мох и болота, тощая, неродящая земля, скверный климат, и край, край земли – тысяча верст от Тобольска… Они плыли туда на дощатом баркасе, который готов был развалиться под напором разыгравшихся волн. От качки Наталья умирала, и впервые тонкой струйкой тоска заползала в ее сердце. Семья мужа относилась к ней, как к чужой. Вот и те мелкие деньги, что она взяла с собой кончились. А Долгоруковы к своему столу не зовут. Иван замучился, откачивая ее от приступов дурноты. Господь ли ее молитвы услышал, но – солнышко, ласковое безветрие. На пристани она на последние копейки покупает осетра. Привязывает его на веревочку. Они плывут дальше, а с ней рядом ее осетр, товарищ по несчастью. “Ты в неволе, и я в неволе”. В Березове им под жительство отведен был острожный сарай, где не было даже полов. По утрам, чтобы набрать воды для чая, Наташа пробивала корку льда в стоявшей здесь кадке. Потом бежала в дом, где поселились остальные Долгоруковы. Там суше, теплее, но воздух отравлен семейными распрями. С утра до вечера молодая невестка крутилась по дому: мыла, готовила, стирала, ломала голову, как поддержать быстро угасавших свекра и свекровь. Таить обиду и досаду на холодное отношение не умела, почитание старших в семье было свято, но и едва дожидалась вечера, когда после церкви могла вернуться в свой амбар к мужу. “…эта черная изба, в которой я с ним жила, казалась мне веселее царских палат…” Чадила свечку в сыром, убогом их углу – муж читал ей библию, святые книги, объяснял разные важные вещи, стараясь научить доверчивую, наивную супругу, как надо жить. И не замечал, что не он ее, а она учит, меняет его характер, мысли. То, что он ценил еще вчера, ради чего играл в опасную дворцовую игру, теперь вызывало горькую усмешку. Все это суета сует и не стоит полушки. Доброе, самоотверженное сердце, верность, бескорыстие и искренность – только теперь он узнал им цену. Эта девочка мудрее их всех. Ей ведомо, что нет в мире тепла надежнее тепла человеческой руки, и потому не грустит она ни о соболях, ни об изразцовых печах… Весной у молодых родился первенец, Михаил. Не было, правда, ни бабки, ни врача, ни кормилицы. Но удавалось доставать коровьего молока. Словно две встревоженные птицы, сидели они над своим птенцом, и малыш подрастал… Предала своего брата Екатерина Долгорукова, оговорила, чужое семейное счастье не давало ей покоя, и вот уже явились из Петербурга военные чины. Это был страшный миг. Наталья скажет об этом исчерпывающе и кратко: “Отняли у меня жизнь мою…” Ивана посадили в подземелье с железной решеткой, стали давать пищи так, чтоб только не умер. Ночами она, умолив стражу, пробиралась к нему, совала меж железными прутьями еду, гладила землистое заросшее лицо. Однажды она нашла землянку пустой. Тайно Иван Долгоруков был в кандалах переправлен в Новгород и за вину, совершенную девять лет назад, казнен страшной казнью – колесованием. Смерть принял с исключительным мужеством… “Я не знала, что его уже нет…мне сказывают, что его-де увезли. Что я делала? – кричала, билась, волосы на себе драла, кто не попадет навстречу, всем валялась в ноги, прошу со слезами: помилуйте, когда вы христиане, дайте только взглянуть на него и проститься. Не было милосердного человека, не словом меня кто утешил, а только взяли меня и посадили в темницу и часового, примкнувши штык, поставили…” Отчаявшись узнать правду, Наталья послала императрице письмо с просьбой, коли муж жив, не разлучать ее с ним, коли нет – разрешить постричься в монастырь. Пришел ответ, который значил, что надежды напрасны и она вдова, - было велено вернуться к братьям. В последний раз окинула Наталья взглядом свое холодное, нищее жилище, где прожила десять лет и где, не смотря ни на что, была счастлива. Еще четыре месяца добиралась из Березова в Москву… В оборванной нищенке никто не признал дочь знаменитого фельдмаршала, одну из первых московских красавиц. Не легко и не быстро налаживалась ее жизнь. “Три года скиталась по чужим дворам, сколько бед перетерпела, нападков, разорения, нестроения домашнего, тому Бог свидетель…” А, в сущности, она была молода, и тридцати не исполнилось. Неудивительно, что образ романтической женщины, страдальческая жизнь которой не исказила прекрасные черты, а положила на них особую таинственную печать, не мог не волновать современников. …Монахиня Нектария вышла на берег Днепра. Здесь, в киевской обители, ей предстоит кончить дни. Под черным клобуком нет ни единого седого волоса. И так свежа память. Все помнится: крик галок в горенском парке, запах мокрой обнажившейся земли и молодые крепкие руки Ивана, выхватывающие ее из свадебной кареты. Ее? Той, что звалась Натальей Долгоруковой, больше нет… И это свое слово она сдержала: “жить или умереть вместе”. Сняла с руки обручальный перстень. Принадлежа Наталье Долгоруковой, он не может принадлежать монахине Нектарии. Берег был крут, и она не увидела его падения… |
|
|
|
